Цитаты Лермонтова М.Ю.
Сладости, которыми пичкают народ, портят желудок, живот начинает пучить. Вылечить человека можно, если прописать больному горькие пилюли или едкие истины.
Осчастливить по своему разумению невозможно – всякому требуется индивидуальный подход, специализированные средства для излечения и реабилитации. – Лермонтов Михаил Юрьевич
Жизнь у побежденных не сахар.
Судить о даме после непродолжительной беседы, тоже самое, что рассуждать о писательском таланте автора, прочитав его пару строк.
Если я знаю твердо, то с убеждением это не всегда связано. Понятия разные, как обман, ощущения, промах рассудка или заблуждение.
Лермонтов: Любовь, которая читается в глазах дамы, ни к чему женщину, как правило, не принуждает. Слова же, напротив, обязывают совершать поступки.
Следуя закону, танцующему кавалеру разум не нужен, лишь элегантность, такт, галантность и красивые движения.
Быстро исполненное желание выполненным не считается и удовлетворения не приносит. Несбыточные грезы дают пищу разгулявшейся фантазии в перспективном будущем.
В лицезрении красоты, привлекательности, мудрости – величия и обучения наибольшее количество, чем в философских трактатах, словах и манифестах.
Продолжение красивых цитат Лермонтова читайте на страницах:
Надо мною слово жениться имеет какую-то волшебную власть: как бы страстно я ни любил женщину, если она мне даст только почувствовать, что я должен на ней жениться, – прости любовь! Мое сердце превращается в камень, и ничто его не разогреет снова. Я готов на все жертвы, кроме этой; двадцать раз жизнь свою, даже честь поставлю на карту… но свободы моей не продам.
Справедливо ли описано у меня общество? – не знаю! По крайней мере, оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня!..
Умереть так умереть! потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно. Я – как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты. Но карета готова… прощайте!
История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление.
Известно, что в природе противоположные причины часто производят одинакие действия: лошадь равно падает на ноги от застоя и от излишней езды.
Кто стремится стать философом, тот не должен пугаться первых печальных открытий на пути к познанию людей. Чтобы постичь человека до конца, нужно преодолеть ту неприязнь, которую он в нас вызывает: нельзя стать искусным анатомом, пока не научишься взирать без гадливости на человеческое тело и его органы.
Беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут начинается наше постоянство – истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство; секрет этой бесконечности – только в невозможности достигнуть цели, то есть конца.
Где есть общество женщин – там сейчас явится высший и низший круг.
Счастье наступает тогда, когда гордость полностью удовлетворена.
Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при виде голубого неба или внимая шуму потока, падающего с утеса на утес.
Страсти не что иное, как идеи при первом своем развитии: они принадлежат юности сердца, и глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться: многие спокойные реки начинаются шумными водопадами, а ни одна из них не скачет и не пенится до самого моря.
Нет ничего парадоксальнее женского ума; женщин трудно убедить в чем-нибудь, надо их довести до того, чтоб они убедили себя сами; порядок доказательств, которыми они уничтожают свои предубеждения, очень оригинален; чтоб выучиться их диалектике, надо опрокинуть в уме своем все школьные правила логики.
Противоположности зачастую приводят к одинаковым последствиям. Человек ходить не сможет как после изнурительной пробежки, так и после длительного лежания…
Князь! и три тысячи душ! А есть ли у него своя в придачу?
Жизнь – такая пустая и глупая шутка…
Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить её к действительности.
Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал для тех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их радости и страданья – и никогда не мог насытиться.
Господа! когда-то русские будут русскими?
Каждый мечтает стать в жизни лордом Байроном, Аристотелем, но большинство так и остаются обывателями.
Я женился потому, что надо было жениться … люблю ее потому, что надобно любить жену, чтоб быть счастливу!
Здравствуйте, Господин Миллион. Не имеют значения ваши манеры, лицо, голос – ведь вы – Господин Миллион.
И зло наскучило ему.
Странная вещь сердце человеческое вообще, и женское в особенности!
Я не сотворен для людей теперешнего века и нашей страны; у них каждый обязан жертвовать толпе своими чувствами и мыслями.
Надобно отдать справедливость женщинам: они имеют инстинкт красоты душевной.
О самолюбие! Ты рычаг, которым Архимед хотел приподнять земной шар!
Совесть вернее памяти.
Из двух друзей всегда один раб другого, хотя часто ни один из них в этом себе не признается.
Приятели – это всего лишь два музыкальных инструмента. Вроде бы и играют вместе, но фальшивых звуков многовато.
Если человек сам стал хуже, то все ему хуже кажется…
Человек, который непременно хочет чего-нибудь, принуждает судьбу сдаться: судьба – женщина!
Душа или покоряется природным склонностям, или борется с ними, или побеждает их. От этого – злодей, толпа и люди высокой добродетели.
Язык и золото – вот наш кинжал и яд.
Женщина, отказавшая миллиону, поздно или рано раскается, и горько раскается. Сколько прелестей в миллионе! наряды, подарки, вся утонченность роскоши, извинение всех слабостей, недостатков, уважение, любовь, дружба… вы скажете: это будет все один обман; но и без того мы вечно обмануты, так лучше быть обмануту с миллионом.
Первое страдание даёт понятие об удовольствии мучить другого.
Когда бы не было так грустно.
Грусть – жестокий властелин.
Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, – а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..
Женщины! женщины! кто их поймет? Их улыбки противоречат их взорам, их слова обещают и манят, а звук их голоса отталкивает… То они в минуту постигают и угадывают самую потаенную нашу мысль, то не понимают самых ясных намеков…
Все это было бы смешно,
Никогда не должно отвергать кающегося преступника: с отчаяния он может сделаться ещё вдвое преступнее… и тогда…
Самолюбие, а не сердце, самая слабая часть мужчины, подобная пятке Ахиллеса.
Один раб человека, другой раб судьбы. Первый может ожидать хорошего господина или имеет выбор – второй никогда. Им играет слепой случай, и страсти его и бесчувственность других – все соединено к его гибели.
Грустно, а надо признаться, что самая чистейшая любовь наполовину перемешана с самолюбием.
Радостей намного больше, чем моментов грустных, но хорошее память почему то стирает.
Хуже смерти ничего не случается – а смерти не минешь.
Любовь, как огонь, без пищи гаснет.
Женщины любят только тех, которых не знают.
Слава – удача, и чтоб добиться ее, надо только быть ловким.
И плоды любви нужно выращивать.
Никакая книга не может выучить быть счастливым. О, если б счастие была наука! дело другое!
Удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда, и, верно, будет когда-нибудь опять.
Тот самый пустой человек, кто наполнен собою.
Музыка после обеда усыпляет, а спать после обеда здорово: следовательно, я люблю музыку в медицинском отношении.
Все почти страсти начинаются так, и мы часто себя очень обманываем, думая, что нас женщина любит за наши физические или нравственные достоинства; конечно, они приготовляют её сердце к принятию священного огня, а все-таки первое прикосновение решает дело.
Все для нас в мире тайна, и тот, кто думает отгадать чужое сердце или знать все подробности жизни своего лучшего друга, горько ошибается. Во всяком сердце, во всякой жизни пробежало чувство, промелькнуло событие, которых никто никому не откроет, а они-то самые важные и есть, они-то обыкновенно дают тайное направление чувствам и поступкам.
Суд общего мнения, везде ошибочный, происходит, однако, у нас совсем на других основаниях, чем в остальной Европе; в Англии, например, банкрутство – бесчестие неизгладимое, – достаточная причина для самоубийства. Развратная шалость в Германии закрывает навсегда двери хорошего общества (о Франции я не говорю: в одном Париже больше разных общих мнений, чем в целом свете) – а у нас?.. объявленный взяточник принимается везде очень хорошо: его оправдывают фразою: и! кто этого не делает!.. Трус обласкан везде, потому что он смирный малый, а замешанный в историю! – о! ему нет пощады: маменьки говорят об нем: “Бог его знает, какой он человек”, – и папеньки прибавляют: “Мерзавец!..”
Честолюбие есть не что иное как жажда власти, а первое мое удовольствие – подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха – не есть ли первый признак и величайшее торжество власти?
Уж эта мне Азия! что люди, что речки – никак нельзя положиться!
Когда хвалят глаза, то это значит, что остальное никуда не годится.
О! история у нас вещь ужасная; благородно или низко вы поступили, правы или нет, могли избежать или не могли, но ваше имя замешано в историю… все равно, вы теряете все: расположение общества, карьеру, уважение друзей… попасться в историю! ужаснее этого ничего не может быть, как бы эта история ни кончилась! Частная известность уж есть острый нож для общества, вы заставили об себе говорить два дня. Страдайте ж двадцать лет за это.
Идеи – создания органические, сказал кто-то: их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара.
Жизнь – вечность, смерть – лишь миг!
Об чем женщины не плачут: слезы их оружие нападательное и оборонительное. Досада, радость, бессильная ненависть, бессильная любовь имеют у них одно выражение.
У уважения есть границы, в то время как у любви таковых не имеется.
Гений, прикованный к чиновничьему столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением при сидячей жизни и скромном поведении умирает от апоплексического удара.
Иногда чувствуешь отвращение к кому-нибудь, принудишь себя обойтись ласково, захочешь полюбить человека… а смотришь, он тебе плотит коварством и неблагодарностью!..
Я уже прошел тот период жизни душевной, когда ищут только счастия, когда сердце чувствует необходимость любить сильно и страстно кого-нибудь, – теперь я только хочу быть любимым, и то очень немногими; даже мне кажется, одной постоянной привязанности мне было бы довольно: жалкая привычка сердца!..
Самая вкусная еда для женщин русских – любовь платоническая. Вот только любовь эта порождает беспокойства обильные.
Всё ясно ревности – а доказательств нет!
Почему то честно и справедливо начинают относиться только к умершим. Вот только кому нужно это? Одна настоящая слеза, одно слово искреннее дороже любых стенаний толпы.
Я люблю врагов, хотя не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым, и вдруг одним толчком опрокинуть все огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов, – вот что я называю жизнью.
Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, – не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастие? Насыщенная гордость.
